ДЕЛО О КУПАНИИ В ЗАЛИВЕ

"Горностаева Валентина Ивановна, двадцать восемь лет, русская. Корреспондент репортерского отдела.

Профессионально пригодна…

…Конфликтна. Имеет четыре выговора — за курение в неположенных местах, срыв сроков сдачи материала, пререкания с начальством и умышленную утерю вещественного доказательства (аудиокассета). Две благодарности — за успешно проведенные расследования.

Не замужем.

Ранее имелись неподтвержденные данные о нетрадиционной сексуальной ориентации Горностаевой, однако последние события (неформальные отношения с замдиректором Агентства Скрипкой Л. Л.) опровергают эту информацию…"

Из служебной характеристики

Я сидела в читальном зале Российской Национальной библиотеки и по заданию Обнорского читала про то, как Бурцев ловил провокаторов. Стопка книг на моем столе внушала мне тоскливое отвращение, такое же, как и личность самого Владимира Львовича.

"Вот урод! — говорила себе я, разглядывая его фотографию. — Такому самое подходящее занятие — вязать чулки в Пенсильванской каторжной тюрьме, так нет — провокаторов ловить ему приспичило.

И поймал-то всего одного Азефа, да и то, если бы не директор департамента полиции Лопухин, которого он шесть часов промытарил в поезде, а потом благополучно сдал эсерам, черта лысого удалось бы ему Азефа разоблачить. И Обнорский — урод. Угораздило же его зациклиться на этом Бурцеве, которого он полагал чуть ли не предтечей жанра расследования".

В библиотеке было душно и жарко. Из распахнутых окон гремела музыка: на площади Островского шел праздник мороженого. «Первые два паровозика получат мороженое бесплатно!» — надрывалась в микрофон ведущая. Судя по визгам и крикам, которыми сопровождались эти слова, охотников до халявы было явно больше: их хватило бы как минимум на десять «паровозиков».

«Интересно, какой идиот придумал устраивать праздники под окнами библиотеки?» — думала я, наблюдая за тем, как голова сидящего за соседним столом мужчины странно дергается в такт музыке.

Закрыв ладонями уши, я в который раз попыталась сосредоточиться на Бурцеве.

Но мысли упорно возвращались к Скрипке. Вот уже неделю, как он не звонил мне по вечерам, не присылал своих дурацких, но забавных словечек на пейджер, а в Агентстве делал вид, что мы всего лишь коллеги по работе. С тех пор, как там появилась эта расфуфыренная кикимора с глазами раненой лани, все мужики словно с ума посходили. Только и разговоров, что об Инге. А та и рада стараться — изображает из себя бедную сиротку Хасю, которой кто-то там угрожает. Да я б такую сама придушила с радостью.

А впрочем, так мне и надо. Ведь сколько раз говорила себе: «Валентина, не строй иллюзий! Спустись на землю или хотя бы посмотри на себя в зеркало». Да все без толку. А ведь так хорошо все начиналось…

Я не собиралась влюбляться в Скрипку. Все получилось неожиданно. Собрались на даче у Агеевой, и все было прекрасно: и шашлыки, и озеро, и сама дача.

Марина Борисовна в тот день была в ударе. Своего Романа она зачморила окончательно, к столу он допущен не был и использовался исключительно на подсобных работах — ну там огонь для шашлыков разжечь или лодку подогнать поближе к причалу… «Валюшка, — говорила она, наполняя водкой мою рюмку, — ну что ты как малахольная сидишь. Вот я в твои годы…» Этого Агеева могла мне и не говорить, потому что и в свои годы она способна была дать мне сто очков вперед, вот и сегодня все мужчины смотрели на нее восхищенными глазами.

На обратном пути я сама села в машину к Скрипке и сама поцеловала его, когда по дороге к городу мы застряли в пробке. Леша если и удивился, то виду не показал.

Правда, когда машина тронулась, он сказал: «Я знал одну женщину, которая предпочитала пиву водку», — но осекся под моим взглядом, и продолжения этой истории я не услышала.

Пиво в тот вечер мы пили вдвоем у меня дома, благо мама с Манюней укатили в деревню, а Сашка была на практике.

Скрипка оказался хорошим любовником, в чем я, собственно, и не сомневалась, но наши отношения продолжались совсем по другой причине. Леша обладал удивительной способностью понимать с полуслова, ему ничего не надо было объяснять. Все мои попытки быть загадочной он пресекал какой-нибудь шутливой фразой, и вскоре я привыкла к этим фразам и подсела на них, как наркоман на иглу.

В Агентстве уже судачили на наш счет, но никто, включая самого Скрипку, не подозревал о том, до какой степени серьезно я к нему относилась. И вот теперь появилась Инга…

После четырехчасового сидения в библиотеке я поняла, что дальнейшее чтение не имеет смысла. Строчки скользили у меня перед глазами просто так, не цепляя сознание. «Баста!» — сказала я, захлопнув книгу, и решительно направилась к барьеру дежурного библиотекаря, где выстроилась очередь. Сомлевшая от духоты девица двигалась крайне медленно. Каждый раз она относила книги куда-то на полку, потом так же медленно возвращалась обратно.

— Валентина?! — неожиданно услышала я чей-то полузадушенный шепот.

Передо мной возникла Ленка Дергач, бывшая моя сокурсница по факультету журналистики.

— Ленка?! — изумилась я. — Ты зачем тут?

— Диссертацию заканчиваю, — захихикала она. — «Стилистические особенности публицистики Короленко». Через месяц защита.

— Ну ты даешь! — произнесла я.

Ленка скромно потупилась.

Из библиотеки мы вышли вместе.

Праздник мороженого еще продолжался, поэтому мы с трудом пробились сквозь толпу на площади, пересекли Катькин сад и вышли на Невский.

— У тебя как со временем? — поинтересовалась она. — Может, посидим где-нибудь.

Со временем у меня было плохо. Следовало зайти в Агентство и доложить Обнорскому о результатах моих библиотечных изысканий. Но идти туда не хотелось, в конце концов, не каждый день встречаешь сокурсницу, почти подругу, с которой не виделись целых пять лет.

Сидеть в помещении в такую жару было немыслимо, поэтому, купив по банке ледяного пива, мы направились по Садовой в сторону Михайловского сада. По дороге Ленка щебетала о своем муже, хвалилась сыном, «которому всего пять, а он такой умница», и с негодованием рассказывала о том, как трудно по нынешним временам отыскать хорошего оппонента для ее диссертации.

В саду нам удалось отыскать никем не занятую скамейку в тени, и моя подруга приступила к расспросам.

— Ты-то как? — спросила она. — Замуж не вышла?

Услышав мой отрицательный ответ, она посмотрела на меня сочувственным взглядом и продолжала:

— Что у вас там, в «Золотой пуле», мужиков нормальных нет, или ты все по Обнорскому страдаешь?

Как всякая замужняя женщина Ленка мечтала о семейном счастье для своих незамужних подруг. Я отвечала достаточно резко и даже зло.

— Во-первых, я никогда не страдала по Обнорскому, и тебе прекрасно известно, почему я напросилась к нему в Агентство, а во-вторых, в отличие от тебя — и ты тоже об этом знаешь, — особым успехом у мужчин я никогда не пользовалась. Или ты предлагаешь мне, как в «Самой обаятельной», печь для них пироги «Маэстро»?

— А что, есть для кого? — поинтересовалась она.

— Всегда кто-то есть, — изрекла я.

Рассказывать ей о своем неудачном романе со Скрипкой я не собиралась, но, глядя на мое расстроенное лицо, она сама поняла, что сыпать соль на раны больше не следует, и принялась вспоминать о своей недавней встрече с Женей Бахтенко, который также учился с нами на одном курсе.

— Между прочим, он расспрашивал меня о тебе, — сказала Ленка, очевидно желая утешить меня.

«Не забыл, значит, — подумала я. — Это приятно».

Бахтенко был большой и очень смешной мальчик, самый тихий в нашей университетской тусовке. Я знала, что нравлюсь ему, и была не прочь пококетничать с ним. Но умный мальчик Женя мыслил только идеальными категориями, кокетства он не признавал. На практике в Бокситогорске мы заблудились с ним в лесу и уже ночью выбрались на окраину какой-то деревни. Спасаясь от холода, залезли в баню. Там было тепло и пахло березовыми вениками, видно, топили ее этим вечером.